В истории русской живописи пример биографии Федора Васильева (1850–1873) уникален. Едва вступив на путь профессионального художества, молодой живописец своим талантом, виртуозностью техники и мастерством исполнения пейзажей восхищал современников. Незаурядность картин Васильева сразу же отметил Павел Третьяков, не только покупавший его работы, но и оказавший финансовую поддержку в последние два года жизни художника во время его лечения в Крыму. Дарованию Васильева не суждено было раскрыться в полной мере, но творческое наследие 23-летнего мастера заявляет о нем как о непревзойденном живописце своего времени, «внесшем в русский пейзаж то, чего недоставало и недостает: поэзии при натуральности исполнения», – писал Иван Крамской. Запечатленные им виды природы, исполненные элегической прелести и возвышенного романтизма, вбирают в себя бытовой, земной уклад и вместе с тем слагаются в истинные оды совершенству мироздания. Настоящей драматургией разворачивается на полотнах Васильева «жизнь» неба, предстающая во всех своих ипостасях: взволнованностью предгрозовых облаков, напоенных влагой, или едва освещенных предзакатными лучами.
Портрет Васильева, написанный Крамским в монохромной, похожей на фотографию технике, являет зрителю образ франта, по выражению Ильи Репина, «живую, кипучую натуру». Увековеченный на полотне пронзительный взгляд, свободная поза пейзажиста будто вторят характеристике, оставленной современником: «Звонкий голос, заразительный смех, чарующее остроумие с тонкой до дерзости насмешкой завоевали всех своим молодым, веселым интересом к жизни; к этому счастливцу всех тянуло, и сам он зорко и быстро схватывал все явления кругом».
